«Очень больно»: почему неизлечимые пациенты обречены на мучения

В августе 2019 года директор благотворительного фонда «Дом с маяком» Лида Мониава рассказала: сотрудники отдела по борьбе с контрабандой наркотиков Таможенной службы задержали мать больного эпилепсией ребенка, которая получала на почте лекарство, заказанное через Интернет. Речь идет о психотропном препарате фризиум — он не сертифицирован в России, его оборот запрещен. Женщину допрашивали пять часов, посылку забрали, провели дома обыск и изъяли компьютер. Теперь ей грозит уголовное дело.

Этот случай — лишь один из целого ряда подобных. Месяцем ранее в столице ровно по такому же сценарию задержали Елену Боголюбову — мать 10-летнего Михаила, страдающего от болезни Баттена. Заболевание сопровождается эпилептическими судорогами, от которых Михаилу помогает все тот же фризиум.

«Каждая мать хочет, чтобы ее дети жили, — объясняет Елена, дочь которой умерла в 9 лет от того же заболевания. — Пусть это будет 10, 8 лет, но чтобы было комфортно. Просто когда я видела свою дочь, которая в агонии умирала и никак не была медикаментозно поддержана (плачет)… Мне как матери важно, чтобы ребенок был стабильным, чтобы не было (эпилептического) статуса, чтобы не выкручивало его, чтобы он не кричал от боли, насколько это возможно».

Женщина заказала фризиум в интернет-магазине. На почте, куда Елена пришла получать посылку, ее уже ждали сотрудники таможни. Взяли, что называется, с поличным.

То, что случилось дальше, напоминает случившееся годом ранее с Екатериной Конновой: статус подозреваемой по «соседней» статье УК (контрабанда психотропных веществ), нависший над женщиной тюремный срок (от 3 до 7 лет), публикации в Интернете, репортажи на телевидении. В Кремле вновь не смогли не отреагировать. «Ситуация разрешена частично, потому что уголовное дело остается. Конечно, это требует внимания», — комментировал пресс-секретарь президента. Полиция мгновенно разобралась в ситуации и уже на следующий день отрапортовала, что оснований для уголовного дела нет. А Минздраву велели ускориться в проведении необходимой работы, чтобы такие ситуации не повторялись.

Впервые широкое внимание к проблеме невозможности легально приобрести некоторые препараты для тяжело и безнадежно больных было привлечено в июле прошлого года. Тогда МВД возбудило уголовное дело против 38-летней москвички Екатерины Конновой. У ее на тот момент 6-летнего сына Арсения с рождения нет пищевода. Арсений и его брат-близнец родились недоношенными — на 26-й неделе беременности. Один из мальчиков умер. Арсений, несмотря на серьезную врожденную патологию, выжил.

Вскоре мальчику пришлось поставить гастростому. Это «искусственный пищевод», по сути дырка в животе со специальным приспособлением. Через гастростому Арсения кормят, есть самостоятельно он не может. В полгода ребенок перенес перитонит (воспаление брюшины), пережил две клинические смерти. С тех пор он остановился в развитии.

Одно из следствий его диагнозов — постоянные эпилептические припадки. От них мальчику помогает противосудорожное лекарство диазепам. Это психотропный препарат, оборот таких веществ в России ограничен. Екатерина через группу «ВКонтакте», в которой общаются родители детей с подобными заболеваниями, купила у другой мамы 20 микроклизм диазепама.

«Арсению нужно было постоянно колоть уколы, живого места на нем уже не было, — вспоминает она в интервью НТВ. — Я искала, чем можно обезболить ребенка по-нормальному. Почитала про это лекарство, поняла, что это выход из нашей ситуации. Но каждое лекарство имеет дозировку по весу или возрасту. Я взяла самую маленькую, и она перестала помогать, нужно было увеличивать (дозу)».

Увеличивать было не на что — мать ребенка-инвалида не работает, а каждая микроклизма обходилась в 1000 рублей. Иногда лекарство требовалось не один, а два раза в день. К тому же Коннова узнала, что может получать этот препарат бесплатно — через поликлинику. Правда, не в микроклизмах, а в ампулах. Она решила воспользоваться этим советом, а остатки купленного диазепама продать. Объявление о продаже (по 650 рублей за штуку) дала в той же группе «ВКонтакте».

На объявление сразу откликнулся молодой человек. Рассказывать о ребенке, для которого покупает лекарство, не стал, сказав, что препарат попросили купить знакомые. Сразу после того как он получил лекарство, а Екатерина — 3250 рублей, женщину задержали. Незнакомец оказался оперативником, а покупка лекарства — контрольной закупкой. Коннову обвинили в незаконном обороте психотропных веществ по «народной» 228-й статье Уголовного кодекса и сообщили, что теперь ее ждет от 4 до 8 лет тюрьмы.

К счастью, история Екатерины попала сначала в блоги и соцсети — в сообщества различных благотворительных организаций — а оттуда и в СМИ. Телеканалы сняли про этот случай репортажи, Генпрокуратура пообещала разобраться в резонансной истории, в Кремле призвали не подходить к этому случаю формально. На такой сигнал полиция среагировала молниеносно: о том, что уголовное дело закрыто, в МВД сообщили тогда, когда интернет-сайты еще ставили заявление пресс-секретаря президента в ленты новостей. Сотрудники благотворительных фондов и сотрудники детских хосписов описали ситуацию правительству. Из кабинета министров письмо «спустили» в Минздрав с поручением разобраться. Казалось бы, здравый смысл восторжествовал. Общественность удовлетворенно вздохнула и забыла об этой истории.

В Министерстве здравоохранения прокомментировали случившееся. Здесь сообщили, что врачи не назначали Михаилу тот препарат, из-за которого его маму задержали на почте. Официально оформленного назначения у Елены Боголюбовой действительно нет и быть не может. Почему, становится понятным, если знать об алгоритме получения необходимых документов.

«Есть механизм, когда семья должна получить заключение федерального консилиума, что им нужен этот препарат. Но врачи боятся писать (в своем заключении) этот препарат, — рассказала НТВ директор хосписа „Дом с маяком“ Лида Мониава. — Мы, конечно, советуем родителям идти в федеральные медицинские учреждения, получать этот консилиум, но это такой первый шаг на пути длинной бюрократической процедуры. Затем им надо будет обращаться в Минздрав за разрешением на ввоз. Пока все наши предыдущие обращения в Минздрав не были удовлетворены. Еще ни один ребенок не получил этого разрешения».

Это подтверждает и директор по методической работе «Дома с маяком» Наталья Савва: «Вопрос с незарегистрированными препаратами сложный. Здесь дело не только в рецепте. Здесь дело в федеральном консилиуме, который имеет право назначить эти препараты. Потому что незарегистрированные препараты просто так любой врач не может назначить и выписать рецепт. Каждый невролог, который сталкивается с таким ребенком, во-первых, должен знать (об этом препарате). И во-вторых, он должен отправить этого ребенка на федеральный консилиум, который может быть организован только в некоторых федеральных клиниках».

По словам Натальи Саввы, часто врачи не назначают такие препараты и не отправляют детей на федеральные консилиумы, потому что просто не знают о существовании этих лекарств — они ведь не зарегистрированы и не входят в клинические протоколы (официальные регламенты лечения той или иной болезни). Еще одна причина — врачи боятся санкций со стороны чиновников. «Часто идет негласный запрет. Механизм федерального консилиума на деле просто не работает», — говорит Савва.

О том, что врачи боятся выписывать некоторые лекарства, недавно говорилось на самом высоком уровне. Эту проблему подняла на прямой линии с Владимиром Путиным учредитель благотворительного фонда «Вера» Анна Федермессер. Речь шла в первую очередь о наркотических обезболивающих, необходимых безнадежным больным. Федермессер обратила внимание президента на то, что врачи рискуют сесть по 228-й статье даже в случае формальных ошибок, не имеющих никаких негативных последствий.

«Почему такой огромный уровень необезболенных пациентов, почему страдание остается? Потому что есть фактор, который не связан исключительно с системой здравоохранения, — это страх медицинских работников перед использованием опиоидных анальгетиков, — рассказала Федермессер президенту. — Наркотик в нелегальный оборот не ушел, вреда здоровью не причинили, ошиблись в процедуре — формальность: не вовремя что то записали, не теми чернилами, не так, ампула закатилась под сейф, достать ее сумели только на следующий день… Когда с врачами говоришь: „Почему вы не обезболиваете?“ — „Понимаете, тут наркотики“».

Президент согласился, что в подобных случаях врачи не должны нести уголовную ответственность, и предложил изменить систему отчетности об использовании сильнодействующих препаратов. Менять ее уже начали, мы расскажем об этом в конце статьи.

«Я боюсь лечить своего ребенка», — комментирует Екатерина Коннова и поясняет: «Раньше мы сидели в соцсетях, на телефонах, обменивались информацией. Сейчас мы всего этого боимся. Я боюсь, что меня опять могут уличить неизвестно в чем… Специалисты из Европы приезжают и рекомендуют эти лекарства, которые не лицензированы в России. Лекарства, которые лечат. Их нет в России, и аналогов нет».

Из-за страха попасть под действие «наркотических» статей УК закрывается и последняя возможность приобрести запрещенные или не сертифицированные в России лекарства — купить их за границей. По словам Конновой, купить такие лекарства за рубежом и привезти в Россию, как это делали раньше, теперь нереально: люди боятся быть обвиненными в сбыте наркотиков или психотропов.

После истории с задержанием Екатерины Конновой ситуация, казалось бы, сдвинулась с мертвой точки. Разобраться с этой проблемой пообещала лично министр здравоохранения Вероника Скворцова. Она устроила встречу с матерями больных детей и представителями хосписов и благотворительных организаций. Однако за год, говорят участники той встречи, никакого улучшения ситуации они не заметили.

Екатерина Коннова: «Скворцова год назад, когда был этот резонанс, сказала, что они не могут запустить заводы для изготовления аналогов лекарств, которые нам нужны. Она попросила предоставить ей список лекарств, которым мы пользуемся и которые не имеют сертификатов, сказала, что они нам будут делать индивидуальные закупки, и наши дети будут обеспечены. Списки были поданы. Никаких закупок, никаких решений, никаких доступов к этим лекарствам нет. Сказали — и в ту же секунду забыли».

Это подтверждает и Лида Мониава. «В конце жизни у многих детей случаются судороги, — рассказывает она. — Сегодня в хосписе около 500 детей, нуждающихся в том или ином лекарстве от судорог, которого нет в России. Год назад, когда было это громкое дело… в Минздраве было большое совещание, на которое нас всех позвали. Там обсуждались разные механизмы, что делать в этой ситуации — начать производить препарат в России или организовать ввоз незарегистрированного препарата. И нам обещали, что вот-вот все решится, еще до конца прошлого (2018) года все дети препарат получат. Но прошел год, и для пациентов хосписа не изменилось ничего. Еще ни один ребенок не получил через Минздрав этого лекарства у нас в хосписе».

«Некоторые мамы даже в суд обращались, — рассказывает Елена Боголюбова. — Получали решение (федерального) консилиума, суд обязывал обеспечить ребенка препаратом, но его не обеспечивали. В Минздраве рассказывают, что есть схема, которая работает чуть ли не за три дня, но ничего подобного. Нет этой схемы, которая работает. Матери получают отписки или, получив консилиум, не получают этот препарат».

Справедливости ради отметим, что решение о производстве в России микроклизм диазепама (лекарство, из-за которого задержали Екатерину Коннову) принято. «Сейчас оно налаживается. Надеемся, в следующем году произойдет регистрация этих микроклизм. Пока их тоже нет», — говорит Наталья Савва.

Говоря о количестве детей, которые нуждаются в незарегистрированных в Росси лекарствах от эпилептических судорог, Минздрав и представители хосписов называют цифры, различающиеся в сотни раз. По данным министерства, таких детей в России 7. Благотворители, в свою очередь, насчитали 1700. Напрашивается вывод, что такое расхождение связано с тем, о чем мы писали выше — врачи не знают или боятся назначать ребенку лекарство, использование которого в России по сути запрещено.

«Если Минздрав захочет собрать статистику, сколько детей по России нуждаются (в подобных препаратах), отправит запросы во все регионы — ответ придет „ноль“. Врачи не могут назначать этот препарат, потому что он не зарегистрирован. Получается порочный замкнутый круг», — подтверждает Наталья Савва.

В чем же проблема с государственной сертификацией лекарств, о которых идет речь? Это дорогая и сложная процедура, за которую должна заплатить компания — производитель лекарства. Препарат от судорог — не капли от насморка, потребителей таких лекарств в России относительно немного. А точная статистика об их числе и вовсе отсутствует (хороший пример — 7 против 1700 двумя абзацами выше). В итоге фармкомпании не могут оценить потребность в таких препаратах и не понимают, «отобьются» ли потраченные на их регистрацию деньги. По мнению благотворителей, выходов из этой ситуации может быть два. Первый — создать особые условия для регистрации таких препаратов — льготной, а главное — быстрой. Ведь всё время, пока решается (или не решается) эта проблема, дети продолжают мучиться от боли. Второй выход — официально и под контролем ввозить эти препараты из-за границы, не регистрируя в России. Принять и первое, и второе решение может только правительство.

«Это нужно не западной фирме, это нужно нашему Мише, — говорит Наталья Савва. — Купирование судорог, которые приводят к тому, что Миша ежечасно, ежеминутно мучается от боли. Потому что судороги — это всегда очень больно».

«Есть огромное количество других препаратов, в которых нуждаются дети с генетическими заболеваниями, — продолжает Наталья Савва. — Например, со спинальной мышечной атрофией (при этой болезни постепенно отказывают мышцы, человек теряет способность двигаться. При этом он прекрасно понимает, что с ним происходит: интеллект у большинства больных сохраняется — Прим. ред.). Детки, которые живут в европейских странах или Америке, имеют возможность получать эти препараты и, получая, начинают ходить. А у нас эти дети могут получить только часть этих препаратов. И мы тоже ждем регистрации».

Тем временем стало известно, что с мертвой точки сдвинулась ситуация с назначением наркотических обезболивающих (то, о чем говорили Путин и Федермессер на прямой линии). Вице-премьер Татьяна Голикова дала Минздраву поручение изменить правила оформления рецептов на наркотические и психотропные обезболивающие.

Как именно собираются менять эти правила, становится примерно понятно из реакции Минздрава на историю с преследованием матерей, попытавшихся купить фризиум. В ведомстве говорят о «неправомерных случаях назначения врачами незарегистрированных лекарственных средств до проведения консилиума».

«По поручению министра здравоохранения России Вероники Скворцовой, Российская противоэпилептическая лига готовит экспертное заключение по эффективности лекарственного препарата фризиум и о возможности замены этого препарата комбинациями зарегистрированных препаратов», — заявила пресс-служба. Заменить есть чем, указывают в министерстве: в России зарегистрировано несколько десятков противоэпилептических лекарств. Кроме того, ведомство настаивает: регистрация того или иного препарата — это право его разработчика, а производитель фризиума этого не делал и не проверял эффективность и безопасность лекарства у пациентов в России.

Когда эта статья была готова, мы позвонили Елене Боголюбовой, чтобы узнать, как дела у Миши и что изменилось с тех пор, как об этой семье узнала вся страна. Кое-что и правда изменилось.

Минздрав направил в Мишину поликлинику запрос о том, где находится ребенок. Не найдя Мишу по месту прописки (семья уехала на дачу), из поликлиники позвонили Елене — узнать адрес дачи. Других новостей и предложений для Миши пока нет. Изъятое у Елены лекарство ей не вернули. Мише хуже, после отмены лекарства он перенес желудочное кровотечение, а приступы у мальчика стали чаще и сильнее.