Сын немецкого пастора нашел письма отца из блокадного Ленинграда

Сегодня немец Петер Вике штудировал историю Второй мировой, собирая материал для книги. До недавних пор он не имел к предмету никакого отношения и даже представить себе не мог, что будет этим заниматься. Все изменилось, когда сын добропорядочного пастора вскрыл после смерти отца ящики с его бумагами.

Оказалось, что Вике-старший хранил в подвале то, о чем предпочитал никому не говорить, — свои письма домой из-под блокадного Ленинграда. Свидетельства еще не ставшего священником солдата нацистской армии оказались столь жуткими и яркими, что сын решил поделиться ими с миром.

По свидетельству корреспондента НТВ Константина Гольденцвайга, сын немецкого пастора Петер Вике не собирался лезть в семейные тайны. Они сами открылись ему, когда после смерти отца Петер вернулся в родительский дом и наткнулся на сомнительное наследство.

Петер Вике: «Я знал, что в подвале пылились отцовские ящики, но никогда их не трогал, мало ли что он хранил у себя».

Копнув чуть глубже, Вике изумился: своего часа там ждали сотни писем отца с войны и прежде всего Ленинградской блокады. О причастности к ней своим детям ставший в послевоенной Германии священником и общественным деятелем Иоганн Вике рассказать не успел. Или не захотел.

Петер Вике: «Раз эти ящики он так и не выбросил, значит, видимо, собирался перечитать написанное. Ведь большинство его сверстников свои письма с фронта впоследствии якобы потеряли или сожгли».

В отличие от них, ефрейтор Иоанн-Генрих Вике, почти не бывавший на передовой, в войну, скорее всего, никого не убил. В SS не состоял, в Сопротивлении не участвовал. Не герой, не преступник, просто неизвестный немецкий солдат, взгляд которого по ту сторону Ленинградского фронта тем и любопытней.

Иоанн-Генрих Вике: «Здесь я научился заново наслаждаться жизнью всей душой. С утра минут 40 понежиться в постели на удобной подушке, выкурить пару сигар, а их у нас теперь вновь с избытком, и взяться за хорошую книжку, на которую из окна возле моей кровати вовсю светит солнце».

Эти веселые письма беспечного христианина уходят из-под Ленинграда в те самые дни, когда здесь же в своем дневнике школьница Лена Мухина пишет, как медленно умирает ее семья.

Елена Мухина, январь 1942 г.: «Хлеба не прибавили. В магазинах пусто, радио молчит. Вода не идет. Уборная не спускается. Вчера питались исключительно студнем из столярного клея. Сегодняшней ночью съели опять-таки по 1,5 тарелки студня. Холодно. Сижу в пальто, руки и ноги заледенели. Сейчас у нас в комнате плюс 5».

Петера Вике в письмах отца поразили подробнейшее описание русской природы и убийственной мощи вермахта, вызывавшей у будущего священника благоговение. Все вместе — словно бравый приключенческий роман. Сотни тысяч погибших — за скобками.

Иоанн-Генрих Вике: «Я любовался роскошным авианалетом, который устроили наши „Юнкерсы“. Они заходили на горизонте, сразу штук 8–12. Захватывающее зрелище! А как они прорывались сквозь огонь сотен зенитных орудий!»

От нацистской идеологии благочестивый пастор Вике отрекся лишь в 1945-м. Прозрение пришло не от стыда, а от того, что бомбить принялись уже его родной Брауншвейг. И приходскую церковь, в которой после войны он и служил.

Подробности — в репортаже НТВ.